Маяковский. В.В.

Читаемый и нечитаемый, знакомый и незнакомый.

Он проходит через всю мою жизнь, незаметно вплетаясь в неё.

Любимый и отринутый, ненавидимый и озадачивающий, и чем дальше, тем всё

больше и больше обожаемый.

Вот так по крупинкам, по обрывкам фраз рождался во мне образ великого человека.

И только тогда я открыла его впервые, глотая строчку за строчкой.

И теперь он мой...И это не сумбурное нагромождение непонятного, это "громадьё" ума,

вложенного в нестандартность мышления.

Не судите меня строго, у меня нет кумиров. Мне хватает того, что каждый

рано или поздно, чаще неосознанно, оставлял свой след и уступал место следующему.

Так и В. В...

Первое наше знакомство состоялось в детстве, когда, еще не умея читать,

я рассматривала толстенный однотомник поэта 1937 года выпуска, потрепанный, но с

такими яркими иллюстрациями от которых нельзя было оторваться.

А, научившись читать, я была еще в большем в восторге. Какие сказки? Это

круче любых бабок Ёжек.

Красные - наши, черные - буржуи. Почему только они имеют право поедать эти невиданные

ананасы и обижать маленьких рябчиков, какие они все толстые и противные.

Я знала почти все лозунги наизусть и всегда успевала ввернуть их при случае.

 

- Эй, лодыри,

работай до одури!

 

- Опять упала производительность труда, —

думает буржуй, — проберусь туда.

 

- А вот буржуй сидит и плачет,

сами понимаете, что это значит.

 

А потом школа. Она сделала моего Маяковского нелюбимым. То, что навязывается силой,

всегда имеет противоположный резонанс.

И он ушел от меня на долгие годы.

Новая волна моей любви нахлынула, когда я отринула его революционность и

всеобемлемый пофигизм и открыла чувственно трепещущего, как мне показалось обиженного

жизнью поэта с его "лошадиными" слезами -

 

"Подошел и вижу —

За каплищей каплища

по морде катится,

прячется в шерсти…

 

И какая-то общая

звериная тоска

плеща вылилась из меня

и расплылась в шелесте"....

 

...С его безумной, патологической любовью -

 

"Все равно

любовь моя —

тяжкая гиря ведь —

висит на тебе,

куда ни бежала б.

Дай в последнем крике выреветь

горечь обиженных жалоб"...

 

И я стала его Лилечкой.

И я умирала вместе с ним от выстрела в квартире на Лубянском проезде.

Как он мог!

Он, страдающий всю жизнь страхом заболеть, подцепить какую нибудь заразу,

так легко расстаться с жизнью.

Что здесь? Или не сработало "хорошее отношение к лошадям" или неразделенная

любовь, сделавшая ярого футуриста таким нежным и ранимым.

 

"Как говорят – «инцидент исперчен», любовная лодка разбилась о быт

Я с жизнью в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид."

 

Теперь я живу вместе с ним.